Сингапур

Живут же люди в этих климатах, и как дешево! Одежда – кусок полотна или бумажной материи около поясницы и только; все остальное наружи; ни сапог, ни рубашек. У европейцев есть и то, и другое, но как охотно они бросили бы эти то и другое, и, пожалуй, еще и третье… панталоны! Пища – горсть рису, десерт –ананас, стоящий грош, а если нет гроша, а затем и ананаса, то первый выглянувший из-за чужого забора и ничего не стоящий банан, а нет и этого, так просто поднятый на землю упавший с дерева мускатный орех. Питье, — если не вода, которая мутна, то всегда готовый к вашим услугам никому и всем принадлежащий кокосовый орех. Жить, то-есть спать, везде можно: где ни лягте – тепло и сухо.

Кстати о кокосах. Недолго они нравились нам. Если их сорвать с дерева, еще зеленые, и тотчас пить, то сок прохладен; но, когда орех полежит несколько дней, молоко согревается и густеет. В зрелом орехе оно образуется внутри скорлупы твердую оболочку, как ядро наших простых орехов. Мы делали из ядра молоко, как из миндаля: оно жирно и приторно; так пить нельзя; с чаем и кофе хорошо, как замена сливок.

Какую роль играет этот орех здесь, в тропических широтах! Его едят и люди, и животные; сок его пьют; из ядра делают масло, составляющее одну из главных статей торговли в Китае, на Сандвичевых островах и в многих других местах; из древесины строят дома, листьями кроют их, из чашек ореха делают посуду.

Вот ананасы так всем нам надоели: охотники ели по целому в день. Один уверял, что будто съел три; мы приняли это за хвастовство. Верхушку ананаса срезают здесь более, нежели на вершок, и бросают, не потому, что она была невкусна, а потому, что остальное вкуснее; потом режут спиралью, срезая лишнее, шелуху и щели, сок течет по ножу и кусок ананаса тает во рту. У всех в каютах висели ряды ананасов, но один из наших офицеров (с другого судна) заметил, что из зеленых корней ананаса выползли три маленьких скорпиона, которых он принял сначала за пауков. Вскоре после этого один из матросов, на том же судне, был ужален, вероятно, одним из их в ногу, которая сильно распухла, но опухоль прошла, и дело тем кончилось.

Плаванье в атлантических тропиках

Так и дождались мы масленицы и провели ее довольно вяло, хотя Петр Александрович делала все, чтоб чем-нибудь напомнить этот веселый момент русской жизни. Он напек блинов, а икру заменил сардинами. Сливки, взятые в Англии в числе прочих презервов, давно обратились в какую-то густую массу, и он убедительно просил принимать ее за сметану. Песни, напоминавшие татарское иго, и буйные вопли квази-веселья оглашали более, нежели когда-нибудь океан. Унылые напевы казались более естественными, как выражение нашей общий скуки, порождаемой штилями. Нельзя же, однако, чтоб масленица не вызвала у русского человека хоть одной улыбки, будь это среди знойных зыбей Атлантического океана.

Так и тут, задумчиво расхаживая по юту, я вдруг увидел какое-то необыкновенное движение между матросами: это не редкость на судне; и я думал сначала, что они тянут какой-нибудь брас но что это? Совсем не то: они возят друг друга на плечах около мачт. Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по льду и заменили его ездой друг на друге удачнее нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой лиц.