Никто не заметил, что же произошло. Никому не пришло в голову, что в зале ожидания маленького вокзала, где пахло кофе, пивом и лимонадом и с мрачным видом сидело всего полдюжины пассажиров, разыграется драма.

Было пять вечера и начинало смеркаться. Лампы уже зажгли, но за окнами, на перроне, можно было еще разглядеть, как немецкие и голландские служащие, таможенники и железнодорожники нетерпеливо топчутся в серых сумерках.

Дело в том, что станция Нёшанц стоит на самом севере Голландии на границе с Германией.

Заштатная станция. Нёшанц едва ли можно назвать даже деревней. Все крупные железнодорожные линии проходят стороной. Поездов почти не бывает, кроме утренних и вечерних для немецких рабочих, подвизающихся – там больше платят – на голландских заводах.

Всякий раз – одна и та же процедура. На одном конце перрона останавливается немецкий поезд. На другом – голландский.

Служащие таможни и железнодорожники, кто в оранжевых фуражках, кто в серо-голубой форме, встречаются ровно на час, то есть на время таможенного досмотра.

Поскольку в каждом поезде не больше двадцати пассажиров и это всегда одни и те же люди, знающие таможенников по имени, досмотр не занимает много времени.

А люди идут в буфет, похожий на любой другой приграничный буфет. Цены написаны в центах и пфеннигах. На витрине голландский шоколад и немецкие сигареты. Подают можжевеловую водку и шнапс.

Сегодня вечером здесь было душно. За кассой дремала женщина. Из кофеварки била струя пара. Из открытой двери кухни доносился треск радиоприемника, которым баловался какой-то мальчик.

Обстановка была домашняя, и все же достаточно было несколько деталей, чтобы в воздухе потянуло тайной и приключением.

Например, форменные тужурки двух стран. Мешанина из рекламных плакатов немецких зимних курортов и Утрехтской промышленной ярмарки.

В углу – мужчина лет тридцати: землистое, плохо выбритое лицо, одежда, заношенная до лоска, мягкая шляпа неопределенно-серого цвета, повидавшая, похоже, всю Европу.

Он приехал поездом из Голландии. Предъявил билет до Бремена, и служащий объяснил ему по-немецки, что он выбрал окружной путь, где не ходят скорые поезда.

Человек знаком показал, что не понимает. По-французски заказал кофе, и все с любопытством уставились на него.

Глаза у него были воспаленные, запавшие. Он курил, не вынимая сигареты изо рта, и эта приклеившаяся к нижней губе сигарета уже сама по себе выражала не то усталость, не то призрение.

У ног стоял маленький фибровый чемоданчик из тех, которыми торгуют на распродажах. Совсем новый.

Когда ему принесли кофе, он вынул из кармана пригоршню мелочи, где были французские, бельгийские и голландские серебряные монетки.

Официантке пришлось самой выбирать то, что нужно.

Гораздо меньше бросался в глаза сидевший за соседним столиком высокий, широкоплечий и грузный приезжий. На нем было черное пальто с бархатным воротником, вывязанный узлом галстук и целлулоидный воротничок.

Съежившись и напрягшись, первый приезжий не сводил глаз с железнодорожников, за которыми наблюдал через застекленную дверь, словно боялся опоздать на поезд.

Второй рассматривал его – неторопливо, безжалостно, попыхивая трубкой.

Нервный пассажир вышел на минутку в туалет. Тогда, даже не наклонившись, простым движением ноги второй пододвинул к себе маленький чемоданчик и поставил на его место точно такой же.

Поезд отправился через полчаса. Оба мужчины устроились в одном и том же купе третьего класса, но не перекинулись ни словом.

В Лере поезд опустел, однако пошел дальше, унося двух пассажиров.

Было десять часов вечера, когда состав вошел под монументальный стеклянный навес Бременского вокзала, де от света электрических ламп все лица казались синюшными.

Похоже, что первый приезжий ни слова не понимал по-немецки: он не раз сбивался с дороги, заскочил в ресторан первого класса, потолкался туда-сюда, пока не попал в буфет третьего, где так и не стал садиться за столик.

Он пальцем указал на булочки с запеченными сосисками, жестами объяснил, что хочет взять их с собой, и вновь расплатился, протянув пригоршню мелочи.

Более получаса он бродил по широким улицам вокруг вокзала, не выпуская из рук чемоданчика с таким видом, словно чего-то ищет.

Чего – это человек с бархатным воротником, терпеливо следовавший за ним, понял наконец, когда его спутник ринулся к видневшемуся слева кварталу победнее. Предметом его поисков была всего-навсего дешевая гостиница.

Молодой человек, в чьей походке уже чувствовалась усталость, подозрительно осмотрел несколько таких гостиниц, прежде чем выбрать третьеразрядное заведение, над дверью которого был водружен большой белый шар из ободранного стекла.

Он все так же держал свой чемодан в одной руке, в другой – булочки с сосисками в прозрачной обертке.

На улице было оживленно. Наползал туман, приглушая огни витрин.

Мужчина в толстом пальто не без труда добился, чтобы ему дали номер по соседству с первым пассажиром.

Убогая комната, похожая на все убогие комнаты в мире, разве что с одной разницей: нигде нищета не бывает так мрачна и беспросветна, как в Северной Германии.

Однако между этим номером и соседним была дверь, а в двери – замочная скважина.

Таким образом мужчина сумел присутствовать при вскрытии чемодана, где не оказалось ничего, кроме старых газет.

Он увидел, как приезжий до того позеленел, что на него было больно смотреть, когда он дрожащими руками обшаривал чемодан, разбрасывал газеты по всей комнате.

На столе так и лежали неразвернутые булочки, но хотя молодой человек не ел с четырех часов дня, он даже не посмотрел на них.

Он кинулся к вокзалу, сбиваясь с дороги, по десять раз спрашивая, как пройти, повторяя одно лишь слово, но с таким акцентом, что его с трудом понимали:

— Вокзал.

Он так нервничал, что даже подражал шуму поезда, чтобы его лучше поняли.

Наконец он пришел на вокзал. Бродя по огромному залу, углядел где-то кучу багажа и подкрался к ней как вор, чтобы удостовериться, что его чемодана там нет.

Всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь с похожим чемоданом, он вздрагивал.

Спутник его все так же следовал за ним, не сводя с него тяжелого взгляда.

Только в полночь, один за другим, они возвратились в гостиницу.

В скважину было видно, что молодой человек, бессильно сгорбившись и обхватив голову руками, сидит на стуле. Потом он встал и яростно, с отчаянием щелкнул пальцами.

И тут все кончилось: он вытащил из кармана револьвер, широко раскрыл рот и начал на курок.