Дедушкины цукаты
Не знаю, был ли знаком дедушка с кодексом строителя коммунизма, но с Песталоцци и Макаренко сблизился чрезвычайно. Втроем они пытались сделать из меня гармонически развитую личность. Кроме изучения французского я общефизически и абсолютно бесплатно оздоровлялась в Лужниках, где мы бегали, прыгали, плавали, катались на коньках и лыжах. По воскресеньям я встречалась с Мельпоменой и Терпсихорой, а по четвергам с арбатским профессором Хиггинсом – диктором Всесоюзного радио Елизаветой Яковлевой Отъясовой, работавшей над моей дикцией и обучавшей меня декламации. Регулярные посещения музея Пушкина на Волхонке отвечали за развитие моего художественного вкуса, а подаренный на день рождения проигрыватель пытался подружить с музыкальными шедеврами, первыми из которых стали «Танец с саблями» Хачатуряна, «Полет шмеля» Римского-Корсакова и «Ave Maria» Шуберта в исполнении кубинской певицы Мании Мартине.
Из всего, что полагалось знать и уметь девочке их хорошей детской, я была лишена только сидения за фортепьяно, ввиду отсутствия в комнате места для инструмента и мало-мальских способностей у меня. Гаммам я предпочитала па. Небольшое пространство между изразцовой печью и отгороженной занавеской кроватью позволяло мне делать не только утреннюю гимнастику, но и танцевальные движения с французскими названиями battemens, ronds fondus, frappes…
Эти балетные премудрости я постигала с дедушкиной приятельницей Стефой, жившей неподалеку от нас в чьём-то бывшем особнячке, уютно устроившемся в московском дворике. Ее сын Виктор слыл красавчиком и ловеласом, что не мешало ему работать на радио и вещать на Францию хорошо поставленным низким голосом с безукоризненной дикцией и парижским акцентом. Ему обязана своим первым появлением в эфире. Встретив нас с дедушкой на вернисаже в Музее изобразительных искусств, куда привезли выставку французских импрессионистов, он попросил меня поделиться впечатлениями. Я очень волновалась, боялась спутать артикли и предлоги в попытке донести до неведомых франкофонных слушателей свои откровения – мол, после красных рыбок Матиса, в мою жизнь вошли голубые танцовщицы Дега.
Для занятий ритмикой были куплены чешки и хлопчатобумажные спортивные «треники», мгновенно начинавшие пузыриться на коленках. Сорок минут мне удавалось держать спину прямо, шею длинной, нос кверху и тянуть осок, не петая первую позицию с третьей и шестой.
За уроком непременно следовало чаепитие с домашним вареньем. У бабушки на подобные глупости, такие как варка варенья, времени категорически не хватало. Она вообще считала, что на готовку и уборку отвлекаться не стоит, только в случае крайней необходимости. Две арбатские кулинарии – ресторана «Прага» и гастронома «Диета» — отлично справлялись с поставками различных блюд к нашему семейному столу. В основном это были котлетки: телячьи, диетические, любительские в сухарях, морковные, картофельные, рисовые и манные. Мне больше всего нравились картофельные, к которым делался соус из сушеных белых грибов, и манные, сопровождавшиеся подливой из чернослива. К чаю покупалась бело-розовая пастила или зефир. Иногда дедушка «варил варенье» в магазинах «Консервы», коих насчитывалось целых три штуки на Старом Арбате, и был это малиновый или клубничный джем made in Болгария.
В общем, Стефины фруктово-ягодные вареные изыски нам с дедушкой очень нравились, и мы с удовольствием и подолгу «отчаивались с вареньями». Однажды Стефа угостила нас апельсиновыми цукатами собственноручного изготовления, и дедушке они так понравились, что он записал рецепт и приступил к собственному производству.
Начиналось оно со сбора апельсиновых отходов. Корки пяти-шести оранжевых плодов аккумулировались в холодильнике, затем три дня вымачивались в холодной воде, которая менялась дважды в сутки, после чего резались на сантиметровые полоски, засыпались килограммом сахарного пеcка с добавлением 150 граммов воды и млели три-четыре часа на чуть живом огне до полной готовности, наполняя коммунальный особняк не свойственным ему изысканным запахом цедры. Зимний сезон цукатов заканчивался в Страстную неделю, когда остатки дедушкиного десертного произведения мелко резались и в последний момент добавлялись в пасху, придавая праздничной творожной голгофе неподражаемый привкус.
